Агнец - Страница 112

112

На сей раз он рухнул. Его поймали два дружка, а еще один выступил из толпы и полез за чем-то в свой кушак. Я знал, что если они захотят, то замесят меня довольно быстро, но, думаю, они вряд ли решились бы. Трусы. Я схватил человека, который вытаскивал нож, выкрутил оружие у него из рук, всадил железное лезвие меж камней в стене дома, обломил его и вернул рукоятку.

— Уходи, — сказал я человеку очень тихо.

Он ушел — и все его дружки с ним вместе. Я зашел в дом — посмотреть, как справляются с кризисом Джош и остальные.

— Знаешь, Джош, — сказал я, — мне кажется, самое время расширять пастырство. У тебя тут уже много сторонников. Может, нам перебраться на другой берег? Вообще из Галилеи — на некоторое время.

— Проповедовать язычникам? — спросил Нафанаил.

— Он прав, — сказал Джошуа. — Шмяк то есть.

— Стало быть, так и запишем, — сказал я.

У Иакова с Иоанном была только одна лодка, где поместились бы мы все и собаки Варфоломея; она стояла па якоре в Магдале, в двух часах ходьбы на юг от Капернаума. Поэтому мы выдвинулись с утра пораньше, чтобы нас не задержали в деревнях по дороге. Джошуа решил нести благую весть язычникам, и теперь мы перебирались на другой берег, в город Гадара, что в Десятиградии. Там держали всех гоев.

Пока мы ждали лодку на магдальском берегу, вокруг Джошуа собралась толпа женщин, стиравших белье, и упросила его рассказать о Царстве. Неподалеку я заметил молодого мытаря — он сидел за небольшим столом под тростниковым зонтиком. Парень прислушивался к Джошу, но я не мог не отметить, что глаза его не отрываются от женских седалищ. Я бочком подобрался ближе.

— Круто, да? — сказал я.

— Да. Круто, — ответил мытарь. Лет ему было около двадцати, худой, мягкие каштановые волосы, короткая бородка и светло-карие глаза.

— Как зовут тебя, откупщик?

— Матфей, — ответил он. — Сын Алфеев.

— Ничего себе — моего отца так же зовут. Слушай, Матфей, ты же, наверное, читать-писать умеешь, да?

— Ну еще бы.

— И не женат, правда?

— Нет, был помолвлен, но еще и свадьбу не сладили, а родители отдали ее за богатого вдовца.

— Печально. У тебя, наверное, душа болит. Очень, очень грустно. Видишь вон тех женщин? Такие вокруг Джоша постоянно увиваются. А лучше всего знаешь что? Он дал обет безбрачия. И ни одна ему не нужна. Ему интересно только человечество спасать да Царство Божие на землю нести. Ну, которое во всех нас, конечно. А вот женщины… по-моему, ты понял.

— Должно быть, чудесно.

— Ага, роскошь немыслимая. Мы сейчас едем в Десятиградие. Чего б тебе с нами не поехать?

— Я не могу. Мне поручили таможенный надзор за всем этим побережьем.

— А он — Мессия, Матфей. Мессия. Подумай только. Ты — и Мессия.

— Ну, я не знаю…

— Женщины. Царство. Ты же слыхал, как он воду в вино обращает.

— Но мне правда нужно…

— Ты когда-нибудь пробовал бекон, Матфей?

— Бекон? Это из свиней, что ли? Нечистая еда?

— Джошуа — Мессия, и Мессия говорит, что нормально. Вкуснее ты ничего в жизни не съешь, Матфей. И женщины его обожают. Мы едим бекон каждое утро — вместе с женщинами. Ей-богу.

— Мне тут все закончить нужно, — сказал Матфей.

— Заканчивай. Слушай, пометь мне тут кое-что заодно, а? — Я перегнулся через его плечо и показал на несколько имен в гроссбухе. — Увидимся на борту, когда закончишь, Матфей.

Я вернулся на берег, где Иаков с Иоанном подтянули лодку так, что до нее можно было добраться вброд. Джошуа отблагословлял прачек и услал их назад к стирке, рассказав притчу о пятнах.

— Господа, — крикнул я. — Прошу прощения, Иаков, Иоанн и вы, Петр с Андреем. В этом квартале о налогах можете не волноваться. Все улажено.

— Как? — спросил Петр. — Где ты денег достал?

Я обернулся и махнул Матфею, трусившему к берегу:

— Вон тот добрый человек — откупщик Матфей. Он едет с нами.

Матфей подбежал ко мне и остановился, ухмыляясь, как дебил, и переводя дух:

— Здрассьте. — И он робко помахал остальным ученикам.

— Добро пожаловать, Матфей, — сказал Джошуа. — Милости просим в Царство.

Затем покачал головой, повернулся и побрел по воде к лодке.

— Он тебя любит, малец, — сказал я. — Ей-же-ей любит.

Так нас стало десять.

Джошуа заснул на груде сетей, накрыв лицо широкой соломенной шляпой Петра. Прежде чем тоже сесть и задремать под мерный плеск волн, я отправил Филиппа на корму объяснять Матфею про Царство и Духа Святого. (Я прикинул, что ему, с его способностью к цифири, легче будет разговаривать со сборщиком податей.) На борту у нас имелись два комплекта братьев, а лодка была бимсом широка, парусности небольшой и очень, очень медленная. Примерно на середине озера я услышал, как Петр сказал:

— Не нравится мне это. Похоже на шторм.

Я подскочил как ужаленный и посмотрел на небо: в самом деле, через горы к востоку от озера переваливались черные тучи — и с приличной скоростью. Молниями они цепляли верхушки деревьев. Не успел я толком продрать глаза, как низкий борт захлестнуло волной, и я вымок до нитки.

— Не нравится мне это. Нужно поворачивать, — сказал Петр, когда нас накрыло плотным пологом дождя. — Судно перегружено, осадка для такого шторма слишком низкая.

— Нехорошо, нехорошо, нехорошо, — запричитал Нафанаил.

Собаки Варфоломея гавкали и выли на ветер. Иаков с Андреем свернули парус и спустили весла на воду. Петр перешел на корму — Иоанн в одиночку уже не справлялся с румпелем. Нас захлестнуло еще одной волной, и Варфоломеева апостола — шелудивого терь-ерчика — смыло за борт.

На дне лодки вода уже стояла по щиколотку. Я схватил ведро и кинулся вычерпывать, кивнув Филиппу, чтоб помогал. Однако тот поддался наистремительней-шему приступу морской болезни из всех, с какими я сталкивался в жизни, и теперь травил за борт.

112