— Можете остаться, — сказала Мэгги. — Я и сама дойду.
— Нет, нам всем нужно. — Джошуа развел руки, и мы увидели на его рубахе кровавые отпечатки пятерней убийцы. — Мне нужно это отстирать, пока никто не увидел.
— А ты разве не можешь заставить их исчезнуть? — спросила Мэгги. — Это же просто пятна. Мессия ведь может обычное пятно вывести.
— Не говори гадостей, — сказал я. — У него мессианские дела еще не очень хорошо получаются. В конце концов, там же твой дядюшка был…
Мэгги подскочила:
— А ты зато придумал эту дурацкую шутку…
— Стойте! — скомандовал Джошуа, вытянув руку и словно осыпая нас молчанием. — Без Мэгги нас бы уже не было в живых. А может, мы по-прежнему в опасности — если сикарии поймут, что осталось три свидетеля.
Через час Мэгги уже спокойно сидела дома, а Джошуа вылезал из купальни за синагогой — вся одежда мокрая, с волос текут ручьи. (У многих из нас дома имелись такие миквы, а у Иерусалимского храма их были сотни: каменные бассейны, с двух сторон в них вели ступеньки, чтобы с одной стороны можно было зайти и погрузиться с головой, а после ритуального омовения выйти на другой край. По Закону любой контакт с кровью требовал очищения. Джошуа счел, что это хорошая возможность и пятна с рубахи отстирать.)
— Холодно. — Джош весь дрожал и скакал с одной ноги на другую, как по раскаленным угольям. — Очень холодно.
(Над купальнями строили каменные беседки, чтобы на воду не попадали прямые лучи солнца, поэтому вода никогда не прогревалась. А испаряясь в сухом галилейском воздухе, остывала еще сильнее.)
— Может, ко мне зайдем? Мама уже развела огонь, завтрак готовит, хоть согреешься.
Он выжал подол рубахи, и вода потекла ему по ногам.
— И что я ей скажу?
— Э-э… что согрешил и потребовалось экстренное омовение.
— Согрешил? На самой заре? Что ж за грех можно совершить перед рассветом?
— Грех Онана? — предположил я. Джош на меня вытаращился:
— А ты сам совершал грех Онана?
— Нет еще, но жду с нетерпением.
— Я не могу сказать твоей матери, что совершил грех Онана. Я его не совершал.
— Если по-быстрому, еще успеешь.
— Мне будет холодно, — сказал Джошуа.
Старый добрый грех Онана. Хочешь не хочешь, а вспомнишь.
Грех Онана. Проливать семя на землю. Дергать гуся. Валить верблюда. Козлить осла. Сечь фарисея. Онанизм — грех, на правильное овладение коим требуются сотни часов практики, — по крайней мере, в этом я себя убеждал. Господь прикончил Онана за пролитие семени (Онана, не Господа. Семя Господа оказалось моим лучшим другом. Представьте размер своих неприятностей, если б вы действительно пролили семя Господа на землю. Поди докажи потом). По Закону, если ты вступил в непосредственный контакт с «ночными поллюциями» (и это вовсе не то, чем по ночам твоя выхлопная труба загрязняет атмосферу, — у нас в то время автомобилей не было), следует очиститься погружением в воду и до следующего дня к другим людям и близко не подходить. Примерно в возрасте тринадцати лет я много времени проводил в нашей микве и поблизости от нее, но с покаянием в одиночку жульничал. То есть это же все равно не решит проблему, так ведь?
По утрам с меня часто лило ручьями, и я весь дрожал после купальни, когда мы встречались с Джошуа, чтобы идти вместе на работу.
— Опять проливал семя свое на землю? — вопрошал он.
— Ну.
— Ты нечист, знаешь?
— Ага, я от очищения уже весь сморщился.
— Мог бы и перестать.
— Пытался. Наверное, меня бес дразнит.
— Я могу тебя исцелить.
— Фига с два, Джош. Хватит того, что я на себя руки налагаю.
— Так ты не хочешь, чтобы я из тебя беса изгнал?
— Надеюсь, я его первым загоняю до смерти.
— Я ведь могу книжникам настучать, и они прикажут забить тебя камнями.
(Джош всегда был готов прийти на помощь другу, точно вам говорю.)
— Это, наверное, подействует, но сказано же: «Когда в лампаде кончается масло, дрочила сам освещает себе путь к спасению».
— Нигде такое не сказано.
— Сказано-сказано. Э-э… у Исайи.
— Не сказано.
— Джош, читай Пророков. Как ты собираешься быть Мессией, если не знаешь, что говорится у Пророков?
Джошуа поник:
— Конечно, ты прав.
Я хлопнул его по плечу.
— Пророков еще успеешь выучить. Давай зарулим на площадь — может, какие девчонки за водой пришли?
Конечно, искал я только Мэгги. Всегда одну только Мэгги.
К тому времени, как мы вернулись в Сефорис, солнце уже поднялось высоко, но обычный поток торговцев и крестьян из врат Венеры не тек. Римские солдаты останавливали и обыскивали всех, кто пытался выйти из города, и потом заворачивали их обратно. Снаружи толпились мужчины и женщины — среди них мой отец и несколько его помощников.
— Левий! — Отец подбежал к нам и оттеснил на обочину.
— Что происходит? — спросил я с самым невинным видом.
— Ночью убили римского солдата. Работы сегодня не будет — возвращайтесь домой и никуда не выходите. И матерям передайте, чтобы детей не выпускали. Если римляне не отыщут убийцу, солдаты будут в Назарете еще до полудня.
— Где Иосиф? — спросил Джошуа. Отец положил руку Джошу на плечо.
— Его арестовали. Должно быть, пришел на работу раньше всех. Его нашли на самой заре возле трупа солдата. Я знаю только, что нам успели крикнуть из города: римляне никого не выпускают и не впускают. Джошуа, передай маме, чтобы не волновалась. У Иосифа все будет в порядке. Он добрый человек, Господь его не даст в обиду. А кроме того, если бы убил он, его бы давно уже судили.
Джошуа попятился, едва не споткнувшись на одеревеневших ногах. Смотрел он прямо перед собой, но, вероятно, ничего не видел.