Агнец - Страница 138

138

— Тебе и не придется. Жди у гробницы. Когда настанет время, я за тобой кого-нибудь пришлю.

— А получится? — спросил Андрей. — Ты вернешь его нам, Шмяк?

— Ниоткуда я его не верну. Он не умрет, просто ему будет очень больно.

— Пора двигаться. — Иосиф посмотрел на небо через окно. — Его выведут в полдень.

У претории собралась толпа, в основном любопытствующие. Лишь горстка фарисеев — среди них Иаакан — специально пришла посмотреть, как казнят Джошуа. Я держался позади, чуть ли не в полуквартале, наблюдал. Апостолы рассредоточились — на головах шали и тюрбаны, лица закрыты. Петр отправил Варфоломея сидеть с Мэгги и Марией у гробницы. Никакой шалью не прикрыть ни Варфовых габаритов, ни вони.

У стены возле дворцовых ворот три тяжелые крестовины ждали своих жертв. В полдень вместе с двумя разбойниками, также приговоренными к смерти, вывели Джошуа. Крестовины взвалили им на плечи. Из ран на голове и лице Джоша текла кровь, и хотя он все еще был облачен в багряную тогу, навязанную ему Иродом, я видел, как по ногам его после бичевания тоже струится кровь. Джош по-прежнему казался в трансе, но сомнений не оставалось — боль он чувствовал. Толпа сомкнулась вокруг — выкрикивала оскорбления и плевалась, но я заметил и другое: стоило Джошу споткнуться, кто-нибудь бросался его поддержать. Учеников в толпе хватало — они просто боялись показываться.

Время от времени я окидывал взглядом сборище и ловил встречные взгляды апостолов. В глазах у всех застыли слезы, на лицах — мука и ярость. Я сдерживался, как мог, чтобы не броситься на солдат, не выхватить меч, не покрошить всех в капусту. Испугавшись собственной ярости, я отстал от толпы и поравнялся с Симоном.

— Я тоже не могу, — сказал я. — Смотреть, как они его на крест поднимают.

— Придется, — отозвался зилот.

— Нет. Иди ты, Симон. Пусть он увидит твое лицо. Пусть знает, что ты пришел. Я подойду, когда поставят крест.

Я вообще не могу наблюдать распятия — даже если казнят незнакомых людей. И уж точно не выдержу, когда это сделают с моим лучшим другом. Я не справлюсь с собой, на кого-нибудь кинусь, и нам обоим придет конец. А Симон — солдат, хоть и тайный. У него есть навык. Перед глазами встала кошмарная сцена у храма Кали.

— Симон, скажи ему два слова: внимательное дыхание. И что я просил передать: холода не бывает.

— Какого холода?

— Он знает. И, если вспомнит, сможет отключить боль. Он научился на Востоке.

— Передам.

Сам бы я не смог — я бы себя выдал.

Со стен города я наблюдал, как Джошуа вели к дороге, что бежала вдоль холма под названием Голгофа, — в тысяче ярдов за воротами Генаф. Потом отвернулся. Даже с тысячи ярдов я услышал, как страшно он закричал, когда начали вгонять гвозди.

Юстус выделил четырех солдат — наблюдать, как умирает Джошуа. Через полчаса они остались одни, если не считать дюжины зевак и родичей двух разбойников. Родия молилась у ног приговоренных и пела траурные песий. Иаакаи и прочие фарисеи задержались, чтобы увидеть, как Джоша вздернут на крест и установят столб. А потом удалились к семьям — праздновать.

— Игра, — сказал я, подойдя к солдатам и подбрасывая две кости. — Простая игра. — Тунику и дорогой пояс я позаимствовал у Иосифа Аримафейского. Еще он дал мне кошель, и теперь я поднял его повыше и позвенел монетами у солдат перед носом. — Сыграем, легионер?

Один римлянин заржал:

— И где нам, по-твоему, денег взять?

— А вон на ту одежду, что под крестом лежит. На багряную тогу.

Римлянин подцепил одежду острием копья и посмотрел на Джошуа. При виде меня глаза моего друга расширились.

— А чего бы и нет? Все равно тут торчать. Давай сыграем.

Сначала пришлось проиграть, чтоб у римлян образовались фонды, затем — отыграть все назад, но медленно, чтоб удалось совершить то, зачем я вообще сюда пришел. (Я мысленно возблагодарил Радость за то, что научила меня жульничать.) Кости я отдал солдату, что сидел поближе: лет пятидесяти, приземистый и крепкий, но весь покрыт рубцами, руки-ноги кривые — неправильно срослись. Слишком старый, чтобы воевать так далеко от Рима, слишком битый жизнью, чтобы в целости вернуться домой. Остальные помоложе, чуть за двадцать, у всех — темно-оливковая кожа, черноглазые, худощавые, подтянутые, на вид голодные. У двух совсем юных — стандартные пехотные копья, деревянные древки с узкими железными шипами в локоть длиной. Острия — аккуратные трехгранники: удобно пробивать неприятельскую броню. У двух других — короткие иберийские мечи с осиными талиями, я такой не раз видел у самого Юстуса. Должно быть, он специально импортировал их для своих легионеров — ему не по вкусу были римские мечи с прямыми клинками.

Я отдал кости старому солдату и рассыпал в пыли несколько монет. Пока римлянин кидал кости о подножие Джошева креста, я внимательно осмотрел всю линию холмов. Из-за камней и деревьев выглядывали апостолы. Я подал знак, и его передали по цепочке — женщине, ожидавшей на городской стене.

— Ой, мамочка, боги, наверно, сегодня против меня, — вздохнул я, накатывая себе проигрышную комбинацию.

— А я думал, у вас, евреев, бог только один.

— Я имел в виду ваших богов, легионер. Я же проигрываю.

Солдаты засмеялись, а сверху донесся стон. Я весь сжался — от боли в сердце ребра словно провалились внутрь. Я осмелился поднять взгляд на Джоша — он смотрел прямо на меня.

— Не нужно это все, — сказал мне он на санскрите.

— Что за ахинею этот еврей несет? — спросил старый солдат.

— Не могу знать, офицер. Бредит, наверное.

Слева к кресту Джошуа приблизились две женщины. Они несли кувшин воды, большую миску и длинную палку.

138